Возле деревеньки Новоселовки, что в одной версте от тракта, по которому раньше гнали каторжников в Сибирь, есть ключ. Называется он теперь Орудийным, а раньше просто без всякого названия был.
Вода в этом ключе холодная, и даже кони наши и те воду эту с передышкой пили.
Пока возница возился с ведром возле лошадей, я соскочил с повозки размять ноги. Сделав несколько шагов по сухой, покрытой утренним инеем траве, я остановился перед большим серым камнем, на котором лежал тяжелый стальной осколок, в котором нетрудно было отгадать остаток разорванного ствола трехдюймовки.
Никаких ссылок, например, на литераторов: если это необходимо, мы изобретаем пост-экзотического мастера. Никакого лирического скрытия, которое может напомнить вам о какой-то известной фразе в репертуаре. Нет академических исследований «красивой страницы», одной из главных проблем современных писателей «официальной литературы». В именах, всегда много, ничего, что может покаяться перед существующими личностями.
Французский язык становится инструментом в служении пост-экзотизму, его видениям, его политическим или поэтическим заблуждениям, его подавляющей любви, насилию или отчаянию. Когда она избавилась от своего культурного наследия, лишенного западного, религиозного и империалистического фона, этот язык не обеднен, он лишь немного отличается. Он может принимать списки несуществующих растений, он может позволить понятиям жизни и смерти, не жизни, не жизни или смерти, появляться без вреда. Он больше не отвечает требованиям, которые наводняют «официальный» язык.
Сыну моему сейчас двадцать один год. На днях ушел в армию. Мать пошла провожать его до казарм. Мне же было некогда: завод, работа - своя горячка.
Вернувшись домой, матери я не застал. Через час пришла и она.
Ну что, проводила?
Проводила, до самого поезда. Музыки-то было, народу!..
Возможно, он приближается к более маргинальной традиции, не отказываясь от лингвистических и образных соблазнов сюрреализма и, в более общем смысле, поэзии. Есть ли в области официальной литературы пост-экзотические писатели или книги, которые пост-экзотика все еще признает важными для ее основания? И полагает ли он, что существует какая-то форма прозелитизирующего пост-экзотика или надеется на нее за пределами своих нынешних экспонентов?
Отказ поместить себя в существующую традицию связан с различными нюансами. Прежде всего, мы любим великих классических авторов всех стран, по крайней мере тех, кого знаем, и чьи работы мы читаем. Кроме того, многие литературные и литературные движения порождают нашу смелость: слово «южноамериканский волшебный реализм», сюрреализм, русская классическая литература, советская литература 1920-х и 1930-х годов.
Ну, а он как?
Он-то?.. Да как и все. Глаза блестят, смеется. Да… записку он мне какую-то сунул: «Передай, - говорит, - батьке. В бумагах у себя нашел. Так чтобы не затерялась, пусть останется на память».
Я развернул аккуратно сложенную пожелтевшую бумажку, прочел ее и улыбнулся.
Я узнал свой почерк. Карандаш местами выцвел, поистерся, но слова разобрать было можно:
Когда пост-экзотизм определяется как «магический социалистический реализм», за стрелой - это реальное утверждение. Мы не объявляем заявки, но знаем о богатстве, которое мы унаследовали. При этом мы отказываемся составлять список авторов, которые сильнее всего повлияли на нас, даже если они существуют. Прежде всего потому, что вы рискуете всегда забывать кого-то. Кроме того, критики, ученые, говорят о влиянии, близости, кредитах. Когда пост-экзотические авторы говорят о других авторах, они всегда являются поэтами, поэтами, романистами и пост-экзотическими романистами.
«Ванюша, дай этому человеку инструментальный ящик, что под кроватью. Там где-то завалялся пулеметный ударник - нужно до зарезу». Я прочел, закурил и, скинув со счета десяток годов, подумал: «Сейчас ему двадцать один - значит, тогда было одиннадцать».
Собрался Борька Назаровский в военную школу поступать. Провожали его домашние честь по чести. И каждому была охота напоследок свое слово вставить. Говорил Борьке отец:
Примеров много. И это будет как снаружи, так и внутри стен. В одиннадцатой лекции традиционной критики как инструмента анализа и интерпретации пост-экзотики, но для создания пост-экзотических критических категорий и выдвижения гипотезы о функциональной и однородной критике работы не совсем то, что нужно критиковать. С момента публикации первых пост-экзотических романов были проблемы восприятия. Мои первые книги были помещены в категорию «научной фантастики», что мне не нравится, и некоторые критики даже говорят о Радиуме Термине как о работе такого рода, что очень мало для рассматриваемой книги.
Ну, парень, трогай! Желаю тебе в учении удачи. Твое дело молодое: не будешь лодырничать - от других не отстанешь. Я как отпуск получу, в городе буду, нарочно к вашему начальнику зайду спросить, как учишься. Там в школе у вас должен быть ротный, как его… Федор Чукеев. Ну так вот, передашь ему от меня поклон и скажешь ему, что ты сын мой. Так и скажи: слесаря Назаровского старший сын… Откуда я знаю его?.. Сказал тоже!
В этом контексте «Одиннадцатый урок» был необходимым шагом, поскольку пост-экзотическое здание еще не было ясно, ясно, в литературном ландшафте. Был открытый двор, фундамент здания, из которого только изолированные читатели и критики занимали неэквивалентный характер. Необходимо было задуматься о сердце пост-экзотики, о том, что существенное ядро, из которого родились истории, и мы выпустили романы и книги: необходимо было представить читателям и читателям, что было за текстами: тюремный мир, хор заключенные и заключенные, собранные после политического, военного, идеологического поражения; надежда на конкретизацию навсегда, в их поэзии, разрыв с внешним миром.
При отступлении испуганные лошади опрокинули в придорожную канаву разбитый ящик с патронами. В спешке никто их не подобрал. И только через неделю, срезая для козы траву, наткнулся на них Гришка. Он вытряхнул козий корм. Навалил в сумку много патронных пачек, принес домой и похвалился:
Пост-экзотика в десяти уроках, одиннадцать уроков - это заявление инакомыслия и абсолютно не заявление войны: как таковое, это не манифест школы или провозглашение авангарда. Как поясняется в тексте, диссидентство выражается во многих направлениях, в избранных предметах, в оригинальных формах, изобретенных, чтобы сказать им, в поэтике уклонения и отклонения, в утверждении коллективного и анонимного, в разработке замкнутой системы, тоталитарным, где голоса заключенных и заключенных касаются прежде всего самих себя.
Мы не могли избежать утверждения инакомыслия в отношении критики литературоведов и ученых. Наше намерение состояло в том, чтобы не повторять его, не стигматизировать их работу, а воспринимать их презрительно. Как и при взгляде, что на этих уроках мы переходим к «официальной литературе», утверждение инакомыслия - это не суждение о ценности, а утверждение: мы закрыты в стенах, вы из него. Естественно, поскольку мы говорим о литературе, он следовал следующему заявлению: у нас есть наши критические инструменты, наша чувствительность, наш подход к художественной литературе, наши ссылки.
Вот, мама! Нашел! Блестящие, новенькие. Я сейчас побегу, принесу еще кучу.
Но мать быстро закрыла огонь в печке и на Гришку закричала:
В те дальние-дальние годы, когда только что отгремела по всей стране война, жил да был Мальчиш-Кибальчиш.
Если бы вся литература стала пост-экзотической, кто был бы заперт в тюрьме?
Два мира нельзя путать. Это именно то, что вы видите в интервью Нюки и Блотно: невозможный диалог. Чтобы ответить на ваш вопрос, литература за стенами не может стать пост-экзотической. Пост-экзотическая литература - это изолированный объект, который, конечно же, может иметь внешние эхо-сигналы и даже почему-то не вызывает желания писать авторам, не входящим в пост-экзотическое сообщество, набранное. Но с нашей стороны нет желания расширения, расширения.
Пост-экзотика перемещается из своей тюрьмы, строит здание и закрывается в конце сорок четвертой книги. Мы воспринимаем в пост-экзотическом голосе завесу иронии, юмора, игры и в то же время торжественный знак, почти симметрично противоположный. Иногда читатель спрашивает: «Сколько он верит»? Иногда у нас создается впечатление, что мы находимся перед «литературным обложкой», иначе нас увлекают люди, которые глубоко убеждены. Не могли бы вы рассказать нам об этой амбивалентности между иронией и убеждением, между игрой и верой?
В ту пору далеко прогнала Красная Армия белые войска проклятых буржуинов, и тихо стало на тех широких полях, на зеленых лугах, где рожь росла, где гречиха цвела, где среди густых садов да вишневых кустов стоял домишко, в котором жил Мальчиш, по прозванию Кибальчиш, да отец Мальчиша, да старший брат Мальчиша, а матери у них не было.
Одно можно сказать наверняка: пост-экзотика очень сильно отличается от «занятой литературы» с ее демонстрациями и уроками, чтобы положить конец убийству фикции, и, прежде всего, с требованием рассказать читателю и читателю, что они должны думать. В пост-экзотических текстах будет много радикальных и экстремистских политических прокламаций и размышлений, но их никогда не считают проводниками мысли. Напротив, все меры предосторожности принимаются, чтобы читатели и читатели, аудиторы и аудиторы, если мы придерживаемся аспекта ораторского учения, сохраняли свою свободу мысли.
Отец работает - сено косит. Брат работает - сено возит. Да и сам Мальчиш то отцу, то брату помогает или просто с другими мальчишами прыгает да балуется.
Нина Карнаухова не приготовила урока по алгебре и решила не идти в школу.
Но, чтобы знакомые случайно не увидели, как она во время рабочего дня болтается с книгами по городу, Нина украдкой прошла в рощу.
Среди различных методов дистанционное расстояние и юмор используются, потому что никакое утверждение не движется окончательно, никакая ситуация не ассимилируется в форме пропаганды. Еще одна техника - это мечта, мечтающая о том, что вырезает приключения персонажей в параллельные вселенные. Это баланс, который, как представляется, трудно сохранить в многократном, но тоталитарном мире романтики, закрытом сектантским и герметичным образом.
Дело не в том, чтобы «что-то верить». Существует идеологическая и литературная связность, которая допускает это существование в течение примерно тридцати лет. И первая форма согласованности состоит в том, что эта конструкция продолжается. Юмор всегда был необходим, чтобы мы столкнулись с ужасами современного мира, чтобы столкнуться с последующими и систематическими поражениями: это юмор катастрофы. Мы применяем его к каждой странице и к каждому предложению наших книг, но мы также проецируем его на всю нашу поэтическую конструкцию.
Положив пакет с завтраком и связку книг под куст, она побежала догонять красивую бабочку и наткнулась на малыша, который смотрел на нее добрыми, доверчивыми глазами.
Ночью красноармеец принес повестку. А на заре, когда Алька еще спал, отец крепко поцеловал его и ушел на войну - в поход.
Юмор катастрофы близок к еврейскому юмору, это оружие, которое переносит несчастье, поражение, неудачи. Затем, хорошо понимая, когда речь заходит о наших самых торжественных и убедительных литературных объяснениях, он производит у тех, кто с неуверенностью слушает его: Это серьезно? Или нет? Это часть техники нашего читателя, которая сталкивается с упакованными истинами. Но, конечно, ответ - да, это очень серьезно; и: нет, это все игра.
Является ли антикапиталистический дискурс, присутствующий в пост-экзотическом воображении, просто мечтой, пародией слов других времен, спроектированных на фантастические хронологии, или имеет некоторые основы реальной критической теории о реальности, в которой мы живем?
Утром Алька рассердился, зачем его не разбудили, и тут же заявил, что и он хочет идти в поход тоже. Он, вероятно бы, закричал, заплакал. Но совсем неожиданно мать ему в поход идти разрешила.
И вот для того, чтобы набрать перед дорогой силы, Алька съел без каприза полную тарелку каши, выпил молока. А потом они с матерью сели готовить походное снаряжение. Мать шила ему штаны, а он, сидя на полу, выстругивал себе из доски саблю. И тут же, за работой, разучивали они походные марши, потому что с такой песней, как «В лесу родилась елочка», никуда далеко не нашагаешь. И мотив не тот, и слова не такие, в общем эта мелодия для боя совсем неподходящая.
Честно говоря, по долгой и грязной массе политического импульса пост-экзотика даже не занимает тысячной доли миллиметра. Итак, давайте не будем говорить о нашей литературе с этой точки зрения. В более общем плане образы и пост-экзотическое слово построены из радикального, непопулярного коллективного мышления. Пост-экзотика в десяти уроках, одиннадцатый урок, показывает ядро пост-экзотического творения: тюрьму, где десятки мужчин и женщин, вечно заключенные в тюрьму за политические преступления, обмениваются выдержками романов, стихов, снов, криков и шизофренических заблуждений, лозунги, плакаты, монотонные песни, литания, воспоминания, призраки.
Но вот пришло время матери идти дежурить на работу, и дела свои они отложили на завтра.
Это был 1919 год - кажется, февраль. Мне только исполнилось пятнадцать лет.
И вот командующий, который, по добродушию, именовал меня то ординарцем, то адъютантом, сказал:
Я уезжаю на Советскую площадь. Герой, не хмурься! Я взял бы и тебя, но в машине нет бензина, и я поеду верхом.
Оттуда из этой коллективной нарративной пасты будут разработаны формы, которые позже станут частью книг или целых книг, изданных за стенами. Среди различных авторов среди разных голосов есть различия в тоне, стиле, но все они сочетаются с той же идеологией, которая, в общем, связана с революционной войной. Все это является основой выбора наших историй, форм, которые мы вводим, чтобы сказать им, следовательно, согласованности и единства между одним текстом и другим.
Воины и заключенные воины, которые читают стихи и рассказы, не заменили пулемет ручкой или театральным словом. Пораженные, побежденные, пост-экзотические писатели сражаются с тюрьмой, а не с ужасами, которые расходуются за стенами, но реальность в целом: они строят параллельный, литературный мир, где безумие и отчаяние бродят и обитают, в поисках красоты и коллективной памяти. В двух словах, в поисках лучшего кошмара. Все это ведет к книгам, а не к политическим действиям.
Но я уже знал, зачем торопятся войска на площадь. И вздрогнул и попросил: «Товарищ командующий, мне горько! Разрешите и мне поехать верхом с вами?»
Шпион перебрался через болото, надел красноармейскую форму и вышел на дорогу.
Девочка собирала во ржи васильки. Она подошла и попросила ножик, чтобы обровнять стебли букета.
Вы или какой-нибудь другой пост-экзотический писатель знаете романы Ласло Красзнахоркай?
И это дает мне возможность говорить о искусстве, кроме литературного и поэтического творения. Дефект, когда речь заходит о романах и литературе и о том, что их вызывает, заключается в том, что он уменьшает область влияния на книжные книги. В происхождении пост-экзотического письма, помимо политического опыта и слухов об абсомах двадцатого века, существуют жестокие художественные эмоции, которые не суммируются в литературе. Кино играет центральную роль в построении нашей эстетики, что объясняет наше стремление создать литературу, состоящую из изображений, а не текстов, которые бросают идеи.
Он дал ей нож, спросил, как ее зовут, и, наслышавшись, что на советской стороне людям жить весело, стал смеяться и напевать веселые песни.
У красноармейца Василия Крюкова была ранена лошадь, и его нагоняли белые казаки. Он, конечно, мог бы застрелиться, но ему этого не захотелось. Он отшвырнул пустую винтовку, отстегнул саблю, сунул наган за пазуху и, повернув ослабелого коня, поехал казакам навстречу.
В разделе "Авторские сказки" собрана большая коллекция известных и любимых нами и нашими детьми сказок писателей-классиков мировой литературы. В отличие от народных сказок, авторские сказки имеют одного "родителя"-писателя, который показал своё индивидуальное видение сказочной истории.
В чём же особенность такой сказки? Во-первых – это волшебный сюжет, возможно искусно переписанный из старого народного повествования на литературный язык. Во-вторых - это сказка-фантазия самого автора, придуманная и написанная им лично. И в целом, рассказы классиков, являются одним из важнейших разделов классической литературы.
Крайне редко можно встретить человека, который не читал бы о приключениях героев сказки "Бременские музыканты", которую написали братья Гримм. И каждый из нас наверняка знает такие сказки как "Кот в сапогах" и "Красная шапочка" подаренные нам автором Шарль Перро. А как же горячо любимая Пеппи Длинный Чулок или друг каждого малыша Карлсон, написанная шведской писательницей Астрид Линдгрен? И не будем забывать о Снежной королеве и Оловянном солдатике, появившихся из под пера Ганса Христиана Андерсена. Всех нас буквально вырастили великолепные сказки классиков. Сказочные истории известных писателей читают от мала до велика в любой точке земного шара.
Смысл сказок заключается в познавательной и воспитательной функции – это своего рода лёгкая беседа между поколениями. Любимых героев и их приключения мы помним всю жизнь, хотя другую информацию забываем быстро. Именно поэтому очень важно выбирать правильные сказки для детей, так как это крепкий фундамент морального и эстетического развития личности ребёнка. Рассказы писателей, проверенных поколениями, больше всего подходят для этих целей. Но иногда и взрослым не мешало бы читать авторские сказки классиков. Порой именно сказка даёт ответ на сложный жизненный вопрос.
Ниже вы можете ознакомиться со списком сказок писателей. Весь материал предоставлен в свободном доступе и абсолютно бесплатно.
